Работал на Большом адронном коллайдере, а теперь — дата-инженер в Ciklum: история айтишника с PhD в квантовой физике

Станислав Сучек — IT-свитчер. Но свитчнулся он из области куда сложнее, чем IT. Посудите сами: Станислав получил докторскую степень в квантовой физике и работал на Большом адронном коллайдере (БАК)!

В интервью Highload Станислав рассказал, почему не остался в науке и в Европе, а выбрал Украину и IT. Интервью получилось большим, поэтому мы разделили его на две части. В первой — история о работе на БАК.

Меня восхищает, что все, что тебя окружает, можно исследовать и понять

До восьмого класса физика меня мало интересовала, но в седьмом классе меня отправили на районную олимпиаду по математике и я ее выиграл. Меня начали приглашать разные физмат-лицеи, я поступил в один из них, и физика мне внезапно очень понравилась. Меня восхитило, что все, что тебя окружает, можно исследовать и понять.

В 11 классе я заинтересовался физикой частиц и Большим адронным коллайдером (БАК). Его тогда еще не достроили, но я уже был впечатлен размахом и сложностью задач — идея засела у меня в голове и я решил этим заниматься.

Мой учитель физики в школе был хорошо знаком с заведующим кафедрой квантовой теории поля на физическом факультете КНУ им. Т. Шевченко, Станиславом Иосифовичем Вильчинским. Еще до моего поступления туда мы встретились, и я рассказал о своих целях.

Так со второго курса я начал участвовать в проектах меньше размером, но с похожей тематикой: стажироваться в коллаборациях, где тоже проводят эксперименты по физике элементарных частиц.

В Украине для меня перспектив не было

После магистратуры я целенаправленно стал искать аспирантуру за границей — понимал, что в моей области на тот момент в Украине перспектив практически не было. Как в IT есть Djinni, DOU и LinkedIn, в физике частиц есть свои ресурсы с вакансиями, например, Inspire HEP. Одна из позиций, куда я подался, была в Гейдельбергском университете — это в Германии.

Человек, который искал себе аспиранта, уже знал меня по работе на прежнем месте стажировки в США — связи выстрелили, как выстреливают везде. Так меня взяли в группу, которая была частью эксперимента ATLAS в CERN.

Вкратце: на БАК есть четыре основных эксперимента и соответственно четыре детектора, в которых сталкивают частицы высоких энергий и измеряют то, что образуется в процессе этих столкновений. ATLAS — один из таких экспериментов, на нем сталкивают пучки протонов.

Первые полтора года я занимался исследованиями по улучшению работы самого детектора. Это нормальная практика в этой отрасли науки: чтобы стать членом эксперимента, ты должен сначала принести ему пользу.

На БАК искал темную материю

Затем я занялся исследованием по поиску частиц темной материи на БАК. Это очень непростая задача. Само существование темной материи уже давно доказано, но мы до сих пор не знаем, из чего она состоит. С известной нам материей она взаимодействует только гравитационно. Поэтому и называется «темная»: она даже свет не излучает.

Один из вариантов, который и реализуют в CERN — искать ее косвенно, сталкивать частицы в БАК и надеяться, что в многочисленных процессах образования и распада частиц где-то проскочит и темная материя. Многие теоретические модели предсказывают подобные процессы — но эксперименты пока их не подтверждают.

Группа ученых, в которую я входил, не нашла признаков темной материи. Но это нормальная практика — в 99,9% случаях ученые ничего не находят. Зато мы сделали хорошие измерения. Тем самым слегка ограничили спектр того, где нужно искать темную материю в дальнейшем. Облегчили работу коллегам.

Рабочий день мог длиться 16 часов

Другая часть моей работы была связана с Гейдельбергским университетом — ученый в принципе должен был аффилирован с какой-то организацией. В университете я преподавал, участвовал в семинарах, воркшопах и конференциях. По результатам своей работы написал диссертацию. На нее ушло три-четыре месяца. Потом еще было два месяца на подготовку к самой защите диссертации.

Строгого графика у нас не было — рабочий день мог длиться и восемь часов, и 16. Когда работал в офисе, за компьютером, все было достаточно стандартно: в течение дня были встречи с коллегами по группе. Основная часть времени уходила на измерения и расчеты, иногда нужно было писать какие-то отчеты и заполнять бумаги.

Если ехал в CERN, там работал по другому графику. У меня были так называемые шифты (смены) — это когда ты сидишь в комнате управления детектором восемь часов и все это время следишь за работой определенной подсистемы в детекторе.

Это очень ответственно, ведь каждая минута простоя системы обходится дорого — с точки зрения как финансов, так и данных. Один день работы БАК стоит около 1 млн евро. Это не чайник или тостер — одной кнопкой его не остановишь.

Шифты могли быть ночные или утренние. Остальная часть работы никуда не девалась: я мог восемь часов проработать в обычном режиме, а потом еще восемь часов провести на шифте.

Но в общем у нас не было жесткого рабочего графика. Хотя были постоянные дедлайны: наука — это гонка вооружений. Как в IT есть релизы, в науке — публикации или конференции. Это один из главных показателей твоей работы. Чем быстрее ты опубликуешь результаты по своим экспериментам, тем лучше. Иначе кто-то может написать о них быстрее тебя.

При этом публикации — дело долгое, которое может занять до полутора лет. Нужно пройти семь кругов ада и множество раундов редактуры, чтобы твои результаты утвердили для статьи в журнале.

Аспирантам платят мало, и они нарасхват, а вот PhD трудоустраиваются только 20%

Я защитился в ноябре 2018. В марте 2019 у меня закончился контракт с университетом, а значит, я больше не мог работать и в CERN. Можно было податься напрямую без аффилиации через CERN fellowship program. Я пробовал, но там очень высокий конкурс и я не прошел.

Нужно было искать другую позицию. Следующая стадия после аспирантуры — это постдок. Но карьерная лестница в науке — весьма специфическая штука. Научные результаты в основном базируются на большом объеме «черновой работы» аспирантов. Но после окончания аспирантуры рабочее место находят в лучшем случае 20% — наука попросту не может трудоустроить больше.

При этом в Европе позиция постдока дается на два-три года. Потом нужно искать новую и так снова и снова. А с этим связано немало сложностей — и постоянные смены позиций, и переезды, и отсутствие карьерных перспектив на какое-то время.

Да и финансовая сторона на каком-то этапе перестает удовлетворять людей. В Германии есть стандарт зарплат (фиксированная сумма в месяц, которая каждый год корректируется на уровень инфляции) для всех, в том числе, для научных сотрудников. Тогда она составляла около 3400 евро «грязными» в месяц.

Как аспирант, я получал 50% от этой ставки – 1700 евро брутто. Это около 1400 после налогов. Плюс работа в CERN считалась как командировка, и мне оплачивали дорогу, проживание, давали суточные.

Как постдок я мог рассчитывать на 2500 «на руки» — в Германии на этой ставке можно застрять довольно надолго. Это выше средней зарплаты, но этот «потолок» может стать проблемой, особенно, когда появляется семья.

Восемь месяц искал новую позицию и в какой-то момент решил больше не искать

На тот момент я еще не знал точно, хочу ли оставаться в науке. Но все же она меня интересовала. Поэтому хотел попробовать, как минимум, поработать разок постдоком. В течении семи-восьми месяцев искал подходящую позицию

На это время я вернулся в Украину: был вариант остаться в Германии и податься на пособие по безработице. Но тогда я нечасто ездил домой, давно не видел родителей, семью и друзей, да и в Украине жить дешевле, чем в Германии.

После восьми месяцев бесплодных поисков понял, что так дальше тянуть нельзя. Не удалось — так не удалось. Хочешь жить — умей вертеться. Тем более, мысли о переходе в ІТ посещали меня и до этого. Понимал, какие есть перспективы, куда можно пойти. Поэтому решил, что раз так сложилось, наверное, кто-то мне указывает: чувак, не суйся дальше.

И я «переобулся».

Во второй части интервью со Станиславом Сучеком читайте о том, как научные знания могут пригодиться в IT, а рекрутеры зовут на интервью только чтобы посмотреть вживую на доктора наук.